И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Сумерки постепенно смягчают свет, воздух остывает от дневной жары, почти достигшей сорока градусов. Мы идем по Foro Italico, триумфу фашистской рационалистической архитектуры. Огромные белоснежные статуи атлетов охраняют мраморные чаши стадионов, смотрят на нас свысока. Сверкающе белые стадионы окружены причудливо изогнутыми колоннами пиний, создающих тень своими плоскими кронами, и дарящих неповторимый запах разогретой хвои. Под ногами - огромные мраморные глыбы, точно подогнанные друг к другу, или большие мозаики. Во всем этом - воспоминание о чем-то знакомом, неуловимо похожем.
...
Публика устраивается на своих местах, смотрит на синее летнее небо над головой, на пролетающие огоньки самолетов.
Пожилой маэстро выходит на сцену, ему 88 лет и походка уже не легка, а многотысячный зал приветствует его стоя. Спокойный голос, не привыкший много говорить, он благодарит хор и оркестр, и сообщает, что прибыль от концерта будет пожертвована Campus Biomedico для исследований в области использования стволовых клеток против дегенеративных заболеваний в сфере моторики.
Все проиведения исполняются так, как были написаны.
От первых аккордов зал замирает.
От За пригоршню долларов и Хороший, плохой, злой, когда закрыв глаза можно видеть кадры из фильмов, или просто представлять пейзажи Дикого Запада, до Однажды в Америке, и Баллады о Сакко и Ванцетти, - после каждого произведения зал срывается овациями. Морриконе когда-то сказал, что не любит путешествовать, а потому всегда писал свою музыку в своей римской квартире. Он гений, один из тех удивительных гениев прекрасного, что с завидной регулярностью рождает итальянская земля.
Удовольствием и лучшим сюрпризом вечера становится Дульсе Понтеш, которую я обожаю, и не ожидала услышать этим римским вечером. Ее прекрасный голос сплетает в себе шипящие ноты португальского, напоминающие об океанском прибое, традиционные мелизмы южной Европы, смешение культур, и такую пронзительную тоску.
Уже первые ноты некоторых мелодий гипнотизируют, до мурашек.
Когда звучит Chi mai из моих глаз текут слезы.
