пятница, 18 января 2013
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Здесь снег как доказательство существованья Бога,
Первопричина и чума,
И Рим - вечный эстет и недотрога -
Уже готов сойти с ума.
Он падает неспешно и на мрамор,
Прямую времени на два куска дробя.
Мне снег как самый важный доктор,
Как доказательство существования тебя.
воскресенье, 13 января 2013
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
На via Merulana стоматолог высунувшись из окна курит и болтает по телефону, в кафе сидят завсегдатаи и распивают caffè, туристы бредут, раскрыв рот и щелкая затворами, на площади у Santa Maria Maggiore всё те же голуби, - Рим потому и вечен, что не смотрит не на кого, живет своей жизнью в этих барах, магазинах, площадях и переулках. Он улыбается мне, тепло и солнечно: "Ты все таки решилась. Ну, привет!"
***
Самолет отрывается от земли плавно-плавно, и я прощаюсь с Москвой. Снег беспощадно плотной стеной отгораживает всё, что оставляю, в это странное утро и так не было понятно, что земля, а что - небо.
***
Ранним утром мы спешим, по пустым улицам, укрытым плотным молочным туманом. Я так люблю здешние туманы, в которых рассеивается свет желтых фонарей, и все, даже самые близкие объекты кажутся ирреальными. Стоит подойти ближе, протянуть руку, и они растворятся в этом воздухе, как лопнувшие мыльные пузыри.
Поезд разрезает туман, как игла, вонзается со всей силы. В этом мороке, я, совсем простывшая, не нахожу места. Впереди - Римский университет, конференция и невероятное количество информации.
***
В Sala Laurea одного из старейших университетов висит мозаичная римская икона, красные стулья расставлены плотными рядами, и множетсво незнакомых и важных лиц. Ректор говорит мало и быстро, по-медицински. Я вижу его второй раз в жизни, и второй раз он часто шутит. Немецкий профессор говорит с характерным акцентом в некоторыз буквах, итальянский английский понять иногда просто невозможно, и я отвлекаюсь на солнце и зелень за окном. Для меня все еще трудно свести данные календаря с зеленью и возможностью носить туфли, а не теплые сапоги.
понедельник, 07 января 2013
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Первая мысль после этих каникул - в Москве еще столько интересного, я так люблю этот город, и должна уезжать в Рим. Моя личная "теорема Ферма" - разделить жизнь между двумя любимыми городами возможно. Дни проносятся невероятно быстро, время нарочно пролетает январским ветром.
В первые дни января мы гуляем по старой старой Москве с Gabriel-Hound и Дж., через Красную площадь на Волхонку, и вниз к древним домам, церквям, Старому английскому двору с высокими ступенями и низкими сводами. Мы едим пироги в каком-то старорусском тереме, вместе с испанцами, скверно говорящими по-русски (но подсказавшим Дж., что корица - это canela) и пожилой женщиной в платке, так по-старинному продающей пирожки и булочки, и подающей кофе в изящных чашечках, будто это царский напиток. Она добавляет в кофе ложку сгущенки. Кажется, что это действительно посольские дворы. Потом через улицы и переулки к Патриаршим, в Штрудель кафе, где греемся глинтвейном и уплетаем вкуснейшую выпечку. Так по-зимнему уютно и тепло.
В первые дни января мы гуляем по старой старой Москве с Gabriel-Hound и Дж., через Красную площадь на Волхонку, и вниз к древним домам, церквям, Старому английскому двору с высокими ступенями и низкими сводами. Мы едим пироги в каком-то старорусском тереме, вместе с испанцами, скверно говорящими по-русски (но подсказавшим Дж., что корица - это canela) и пожилой женщиной в платке, так по-старинному продающей пирожки и булочки, и подающей кофе в изящных чашечках, будто это царский напиток. Она добавляет в кофе ложку сгущенки. Кажется, что это действительно посольские дворы. Потом через улицы и переулки к Патриаршим, в Штрудель кафе, где греемся глинтвейном и уплетаем вкуснейшую выпечку. Так по-зимнему уютно и тепло.

понедельник, 31 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Это был год долгой зимы, полной нежности волшебной весны, год неожиданностей, новой прекрасной работы, которая каким-то чудом остается со мной. Это был год, которого я так ждала, и в котором случилась наша с Дж. свадьба. Год важных слов и настоящих чувств, радости, встреч и расставаний, бесконечных перелетов, аэропортов. Год настоящих друзей, сказочных снегопадов, густых туманов, моря, удивительных городов, мой личный год Италии.
В нем я окончательно покидаю мой первый университет, второй год аспирантуры в нем, опыт преподавания, умение работать на трех работах сразу и без выходных. Я оставляю свою Москву с любимыми ресторанами и барным баром, старые трамваи, решительность оказаться в чужой квартире под крышей и умение улыбаться пустым предложениям. Год странных встреч, нежности и расставаний. В уходящем году останутся ежемесячные перелеты и бирки Alitalia, самолеты, аэропорты, Альпы над облаками, крыши. В уходящем году сбываются многие мечты, и я показываю своим близким мою Италию. Это был год, в котором мы с Дж. купили в сказочном Позитано свечной фонарь - маяк, и условились, что в нашем доме непременно будет коллекция старых фонарей и много моря. Год теплой осени, зимних каминов, дружеских встреч и рождественских ярмарок. Год итальянского, в который я погружаюсь с таким удовольствием. Год, когда мне впервые говорят "Illustre Avvocato, sono lieto di informarLa che il comitato didattico-scientifico del Master L'ha ammessa al Corso". Год лучших рыбных ресторанов, миртового и вишневого ликера, лазаньи и тирамису. Год, в котором я открываю невероятный город на скале с настоящими жителями - кошками, совершенно сказочные города Амальфитанского побережья с ночными рыбацкими фонариками в ночном море, кошками-рыбаками и неаполитанской теплой осенью. Год весеннего улыбчивого моря, ласкового оранжевого полупрозрачного лета, горячего песка и травяных ветров, пронзительных поющих летних дождей, алых осенних гранатов на деревьях, теплых камней средневековых городов, холодных зим, уютных кафе, анисовых печений, красного вина и Год, в котором я так много читаю Хёга и скандинавов, и еще больше запасаю с собой в Италию. Год, в котором я постепенно перевожу свои вещи в новый дом. Это был год, в котором сбывалось всё, о чем мечталось.

С Новым годом!!! Happy New Year! Buon Anno! Feliz Ano Nuevo!
четверг, 27 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Такси медленно и тихо едет по пустой улице, по засыпанному свежим снегом асфальту. Фигура в модном пальто, с рюкзаком и в смешной шапке, спешит, чуть пригнувшись от сильнейшего снега. Таксист что-то говорит о метели, зиме, а я смотрю в окно на огни, ресторан, в который теперь вряд ли когда-нибудь вернусь, безлюдную улицу, пришедший неожиданно снегопад, сильный, и так похожий на мартовский. В одно мгновение силуэт исчезает. Я начинаю говорить о чем-то с таксистом, читать случайные вывески.
*

смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
...
Снег усиливается, когда мы выходим, и так трудно найти машину, ждущую меня, ее совсем засыпало.
- Пиши! - целует меня в вовремя подставленную щеку.
- Ты тоже. - скорее, по-инерции. Улыбаюсь, ловлю секундный взгляд и быстро сажусь в машину.
Снег словно помогает, долгое прощание ни к чему. От холода и ветра слезятся глаза.

вторник, 25 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
С Рождеством! Merry Christmas! Buon Natale! Feliz Navidad!

В этом году Сочельник совсем холодный, простывший, спасает только горячий чай. Мне не хочется даже сардинского миртового ликера. В Италии Дж. обменивается подарками, ужин у Валерии, я представляю, как Стефано разливает spumante по тоненьким флюте на большом круглом столе.
Сегодня дома мы устраиваем праздник специально для Л., которому тоскливо в Москве без английской традиции. И пусть boxing day у нас не 26, а 25 декабря. Дома будет тепло и шумно, я чудом купила на ярмарке английский рождественский пунш. Сегодня самое время заваривать.
Этим вечером я буду в итальянском ресторане, лучшей московской пиццерие с неаполитанским pizzaiolo (если он не улетел домой на праздники), прощаюсь с этим годом и начинаю прощаться с Москвой.
Завтра прилетает Дж.
суббота, 22 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
В морозы зимняя сонливость уходит, и хочется только оставаться дома, смотреть кино, есть сладости и слушать музыку. Я много читаю, смотрю фото и иллюстрации, которые иногда поражают до нехватки дыхания. Я простываю и лежу укутавшись, похожая на медвежонка в берлоге, и смотрю на залитые солнцем стены теплой комнаты, только солнце совсем не греет. Дж., постепенно изучая русский, называет меня misha maliushka, и с его итальянским акцентом это кажется лучшее, что может быть, и я смеюсь. Больная хожу на работу, а потом отсиживаюсь дома. Генеральный улыбается, желает выздоравливать, он рад, что даже уезжая, я остаюсь. А я рада, что мы и дальше будем работать вместе. Как же случилось, что, однажды открыв дверь офиса, я открыла дверь в волшебное королевство.
...
Время, утекающее в этот месяц, особенно быстро и ощутимо. Вот уже прилетели О. и Л., наши англичане, привезли шеффилдский соус, джемы, как всегда, любимый джин королевы. Им, как всегда, разбили очередной чемодан, уже пятый на моей памяти.
Дж. прилетает в среду, и в этот день должны закончиться морозы.

Я так скоро улетаю!
среда, 19 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Это настоящие чудеса, когда ты улыбаешься знакомым нотам гениальной музыки Говарда Шора, когда внутри зажигается свет и разливается тепло, и уже не можешь противостоять по-настоящему счастливой улыбке, видя зеленый Хоббитон. Когда на экране появляются Бильбо и Фродо, кажется, это друзья, которых ты не видел долгих десять лет, и хочется смеяться беззаботно, как смеялись хоббиты в конце Властелина Колец. Пустой зал ночного кинотеатра наполняется таким теплом, что, кажется, его можно ощущать физически. Гендальф, гномы, такие знакомые, такие прекрасные пейзажи Средиземья с джексоновскими характерными планами, от сухой степной травы до заснеженных гор, и не хватает, пожалуй, только чувства этого воздуха, то сухого степного, то разряженного горного, потому что мы повзрослели, и чувствовать это чуть труднее. Просто замечательный молодой Бильбо, Элронд, Галадриэль, Линдир и даже Голлум, - такие славные и такие знакомые. Прекрасная сцена совета, от которой мурашки по коже. За всё это, за эпизоды, когда вздрагиваешь от летящей в тебя огненной шишки, за гномью песню, когда тонешь от этого угрюмого мужского хора, поющего и переполненного тоски, за насыщенность и детальность, - за всё стоило рискнуть ночью и невыспавшимся но счастливым оказаться на работе. Джексона можно простить за долгое время ожидания, потому что он вернулся. И это здорово. Привет!

понедельник, 17 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Рождество становится всё ближе. Не боясь морозов, я бегу через весь город, чтобы оказаться у А., которая творит чудеса. В ее уютном доме я чувствую себя так тепло и спокойно, так просто и счастливо, что хочется просто быть, молчать и смотреть, как курица печется с картофелем, и этот запах пробуждает аппетит, а свет в духовом шкафу делает ожидание невыносимым; смотреть на полные разных сыров и орехов тарелки, и, не удержавшись, воровать кусочек. Мы беспокоим удивленного соседа с просьбой открыть бутылку вина, потому что со старым штопором у нас не хватает сил. Монтепульчано разливается алым густым бархатом по бокалам, с первого глотка в нем чувствуется холодный свежий ветер горных вершин Abruzzo и горячее доброе солнце зеленых холмов, покрытых виноградниками. Мандарины дарят свой праздничный аромат, я обожаю их вместе с голубым сыром. Мы переносим всё это великолепие в гостиную, где уже зажжена новогодняя елочка. А. зажигает большие и маленькие свечи, выключает свет, и мы погружаемся в разговоры, спокойствие, светлую радость, слушаем хорошую музыку, а потом засыпаем. И просыпаемся уже в полдень, в дне, который кажется застывшим. На улице нет прохожих, город кажется опустевшим, вымерзшим. В морозной прозрачной дымке воздух стал сыпучим, хрустальным, снег похож на сухую хрустящую сахарную пудру. 
...
В начале декабря мы с А. отправляемся за первой порцией праздничного настроения, исследуем ярмарку в Галерее Москва, где много фотографируемся, я покупаю совершенно волшебное колье из золотых и серебряных часовых шестеренок, любуюсь на часы, маленькие поделки, футболки с пряничными человечками, шаманские деревья с росписью, красивые кольца, деревянные постеры. А. покупает сахарный миндаль и значок "Я верю в чудеса", и как не верить. В Парке Горького исследуем небольшую ярмарку, где вкусно пахнет печеными сладостями и глинтвейном. В Волконском он, правда, заканчивается, и мы укрываемся от холода в итальянском кафе Меркато с красными клетчатыми скатертями, деревянными стенами, елочными ветками, обогревателями у больших окон. Мы едим пиццу и запиваем глинтвейном и грогом, так, как в то же самое время происходит где-нибудь в Alto Adige, в горном Bolzano. Прыгаем на кольцевой троллейбус и выходим почти случайно на Покровке, смотрим на дом-яйцо, и замерзшие спешим пустыми переулками к Чистым прудам, к Современнику с его желтыми фонарями. И по-волшебству случайно открываем незаметную дверь Coffee Piu с большой рождественской звездой внутри, хорошими книгами на полках. Занимаем стол в уголке у фортепьяно и смотрим, как дети в белых поварских колпачках и фартуках учатся готовить имбирное печенье. Вместе с поварами, в красных колпачках и фартуках с разноцветной глазурью для росписи, они кажутся рождественскими эльфами. Берем какао и сливочный капуччино, на стол ставят большую свечку, и мы из уголка наблюдаем за немногочисленными посетителями. Пространство и время, кажется, сужается до этого места, и всё, что вне, за темными окнами, - спящий зимний город.

вторник, 11 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов. (c) А. де Сент-Экзюпери
суббота, 08 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Зима в Италии - зеленые холмы, бархатистые, покрытые изумрудной травой, словно кто-то умеет идеально ровно разливать этот цвет, рисовать, не допуская неравномерности. Это белые пушистые комочки, рассыпаные бусинами по полям, - овцы. Это солнце, которое ходит ниже и становиться ласковее, нежно пригревая и заманивая выйти на улицу. Это заснеженные горные вершины, в которых свет играет самыми невообразимыми, красивейшими красками, от серо-голубого, насыщенного цвета снежных туч, до нежно-розового цвета рассветного неба.

...
В воскресение к нам приезжают Ванесса и Маттео, и в доме становится шумно и весело. Дж. и Маттео оказываются одетыми почти, как близнецы. Анна с утра готовит свою фирменную lasagna, отбивные со сливами, я делаю strudel. Мы сидим за столом до самого вечера, болтая и обсуждая самые разные темы. Смотрим свадебные фото и смеемся, потому что Маттео есть почти на каждой фотографии. Он просит меня отправить ему понравившееся, где кажется актером старого итальянского фильма, сидящим на террасе. Потом приходят кошки, и все немедленно обращают свое внимание на них, фотографируют их чудачества.
...
В понедельник мы завариваем чай и держимся ближе друг к другу. Утро солнечное, но ветреное. Ветер скользит, свистит и завывает на большой террасе, забирается во все щели в ставнях, что совсем не хочется выходить. Ветер холодный, то ли с моря, то ли с уже покрытых снегом гор, не дает покоя, треплет волосы. Он солнечно-беспокойный, южный, бесконечно меняет направления. После утренних дел в суде мы хватаем дома самое нужное и отправляемся в Рим, где бродим по улочкам, украшенным рождественскими огнями, греемся в уютных кафе. В одном из них читаем французский Rolling Stone и испанский Imagenes, спрашивая друг у друга значение редких незнакомых слов. В Италии так легко понимать написанное на любых романских языках.
На рождественской ярмарке на Piazza Navona балуемся сладким, рассматриваем фигурки и детали для вертепов. Меня удивляют мельчайшие детали - отливы бочков каждого яблока в крошечных корзинках. Дж. покупает традиционную liquirizia и мармелад.
Мы бродим по Campo dei Fiori, рассматриваем невероятной красоты старинные расписанные залы французского посольства в Palazzo Farnese через большие окна. Переходим Тибр по мосту, утонувшему в опавших листьях, горящих пожаром в свете рыжих фонарей. Гуляем по Трастевере, выжидая время, греемся в Illy's кафе (они прекрасны по всему миру). И спешим в гости к Николе, пригласившему нас на спагетти.
У Николы уютная квартира, красивый сад, вино с карамельным послевкусием, радостные новости, коллекция русских книг и фильмов, тысяча слов и впечатлений, ореховый пирог. Мы болтаем до ночи, и потом бежим, чтобы поймать первое такси и успеть на последнюю электричку.
...
Зима в Италии - бесснежная, для меня бесконечно похожая на осень, уютная, с радостными визитами друзей, вкусной едой (другой тут не бывает), новогодними елями, которые украшают 8 декабря, с полентой и pandoro, с солнечными днями, густыми туманами, редкими ливнями, прохладными квартирами и горячими каминами, теплыми свитрами, шарфами, хрупкой изморозью, красными гранатами, апельсиновым вареньем.
четверг, 06 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
I thought of you when I was wakened
By a wind that made me glad and afraid
Of the rushing, pouring sound of the sea
That the great trees made.
One thought in my mind went over and over
While the darkness shook and the leaves were thinned --
I thought it was you who had come to find me,
You were the wind.
By a wind that made me glad and afraid
Of the rushing, pouring sound of the sea
That the great trees made.
One thought in my mind went over and over
While the darkness shook and the leaves were thinned --
I thought it was you who had come to find me,
You were the wind.
- Sara Teasdale, "The storm"
понедельник, 03 декабря 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Первого декабря мы едем к бабушке Дж. Местечко Colfelice стоит среди плавных холмов, разделенное одним из них на две части. Раньше это были две соседние деревушки - Coldragone (Драконий холм) и Villa Felice. Местные жители так и не научились объединять это место под одним названием.
В первый день зимы мы разжигаем большой камин и греемся у него, уплетая разные вкусности. Глядя на горящий огонь внутри начинает теплиться предчувствие Рождества. Бабушка улыбается, молча и задумчиво смотрит на нас, как на маленьких детей, а мы и есть дети. Ее зовут Наталина, от итальянского Natale - Рождество. Она родилась перед праздником, и потому носит такое особенное и светлое имя.
В округе повсюду чувствуется запах зажженных каминов. В маленьком старинном Aquino (официальной родине святого Фомы) и Roccasecca (настоящей родине) дым ползет из дымоходов, окружая пространство, разогревая старые камни, растекаясь по узеньким улочкам, и не выходит за городские стены.
Поля укрывает белесая изморозь. Виноград собран, фиговое дерево почти облетело и старые часы покрылись инеем. До весны.
пятница, 30 ноября 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Но знаешь...я понял, что не умею писать тебе. Возле тебя я умею только молчать. Представь себе лес, поле, реку, всё говорит - вода, птицы, листва И вдруг наступает тишина. Необычайная. Мне всегда кажется, что в этот момент незримый хозяин спускается в свои владения, стопа его касается травы, и кузнечики от волнения замирают, затихают потрясённые птицы. Почтительно стихает ветер. Ничто не шелохнётся. И со мной происходит то же самое, стоит тебе приблизиться. Моя нежность, желания, сожаления - всё замирает. Замирают образы, что рождаются во мне, - я принимаю тебя всем своим существом. И боюсь в то же время, боюсь, что ты подумаешь: как здесь тихо! Мне скучно в этом королевстве, ручьи здесь знают слишком мало песен. И медленно уходишь, задевая подолом платья траву, а трава замерла потому, что прикоснулась к твоему платью.
Ты не знаешь, в каком отчаянии будут потом кузнечики: она не слышала, как мы стрекочем! Птицы: она не слышала наших песен. Ветер: она не узнала моей силы. Моей своевольней ярости. Жалуются, переговариваясь все, но стоит тебе приблизиться, вновь замирают в молчании. И от этого мне так больно.
Антуан де Сент-Экзюпери
Письмо к Луизе де Вильморен
среда, 28 ноября 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Декабрь яростно всё ставил по местам.
Последнее кафе, случайно найденное всуе
Без новогодней мишуры, без шумной брани,
Без толпы. И музыкант на нотах бережно рисует
Все - рыбы, немо утонувшие в снегу,
мне видится звезда пустынной птицы.
Из белезны снегов смотреть в песочные глаза
Немыслимо. Ничто не повторится
Ни завтра, ни сквозь год,
И всё вокруг - лишь нот круговорот,
Что заполняет изнутри, в груди
до страха полутоном ошибиться
твои глаза горели пустотой,
в мгновении оставленной страницы.
Так на изящных пальцах пианиста,
Что делает секундный взмах рукой -
И обрывается безмерной тишиной
Одна из неоконченных мелодий Листа
Рояль еще дрожит,
И время уходить,
едва не проиграв.
Стук каблуков по старой древесине.
закончить нотой "си"
в последней из октав.

12:02
Доступ к записи ограничен
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 26 ноября 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Дружба после любви - поход по ветхому мосту над бесконечной пропастью. Мост раскачивается на ветру, хрупкие деревяшки готовы провалиться под каждым шагом, а в некоторых частях и вовсе отсутствуют, образуя пугающие дыры. И в курящемся тумане не видно ни конца ни края. Поэтому лучше успеть перебежать его, пока он еще цел, и уйти по твердой земле. Или же, еще лучше, перебежать и сжечь его. Но для этого нужна храбрость не меньшая, чем та, чтобы пуститься в путь по ветхому мостику.

...
Ноябрьский снег - тихий. Холодный до колкости, потому что тело еще не привыкло к холодам, все еще не хочет смириться с понижением температуры. В час пик я вдруг отпускаю свое сознание и слышу, как по старой улице дружно марширует строй. Открываю глаза, и никакого строя, но совпадения шагов при разных походках дают этот звук. Снова закрываю глаза и слышу этот дружный строй, бегущий в нескольких основных направлениях от выхода метро. Его прерывает только звон трамвая. Когда снег упорно укрывает асфальт, шаги становятся неслышны, люди спешат по-кошачьи тихо. И только шпильки по прежнему стучат, как собачьи коготки. Мне хочется идти след в след, чтобы не разрушать белое покрывало.

суббота, 24 ноября 2012
21:16
Доступ к записи ограничен
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 23 ноября 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Он обращается к горе, словно напоминая ей, что и она была создана Богом, хотя молитва не обвиняет гору напрямую. Как знать, внимает ли ему гора, захочет ли она его послушаться? И помиловать нас? Пока что со своих боков она посылает нам только ветер, треплющий вышитую накидку мальчика с тазом святой воды и кропилом в руках, синих от холода. Это и есть ответ?
...
...
Так и по ночам лучше спится, и не надо, глядя на скамейку, думать и думать, минуту за минутой, о детях, уехавших далеко и там сгинувших, а скамейка пустая, и придется ей самой закрывать дом, но ведь она, как и все матери на свете, надеялась, что сделает это младший из детей и даже — что дом закрывать вообще не придется, потому что поколения будут давать все новые всходы. Если зайти к ней теперь, она поставит на огонь кофе, собьет тебе яйцо, выскажется, как и все, о снеге, о скором полнолунии, но как знать, что там, за этим фасадом из слов, что она перемалывает внутри себя, стоя день напролет у плиты и кофейника.
— Ради таких, как вы, я хотел бы закрыть глаза на пару минут, потом открыть и увидеть землю без снега.
— Ради таких, как вы, я хотел бы закрыть глаза на пару минут, потом открыть и увидеть землю без снега.
...
— Знаете, что сделал Дурачок в семнадцатом, ну тогда, когда дождь шел тридцать с лишним дней без передышки? Коровы уже не знали, как удержаться на ногах, а на куртках у ребят могли грибы расти. Что он сделал, знаете? Зашел в комнату, снял с гвоздя распятие и вывесил его за окном, а потом говорит ему: «Помокни тоже маленько».
...
Старики крестятся спокойно, гора постоит смирно, как животное, чувствующее на спине руку хозяина: четыре капли заморозят снег, обклеив им скальную твердыню, не давая ей обрушиться на нас в смертельной сумятице; или же отодвинут (если — но это невозможно — она все же придет) лавину подальше от наших, тоже освященных, домов, — как отгоняют ужа палкой; так ведь и бывало прежде, когда была вера: лавины сходили ровнехонько по своим лоткам, пока все спали, лавины останавливались над поселком, чуть не у самых домов, вот это бы чудо да показать безбожникам; или проходили, как легкое дуновение, рядом с домами, только не в восемьдесят восьмом, но, в сущности, Бог и тогда явил милость, намекая, что с огнем шутить не стоит. Тридцать три покойника, гласит надпись на кресте у подножия стены.
...
Затем священник объявил, что после мессы будет исповедовать только нас, тех, кто из верхней долины. Вот уже многие недели мы пребываем в опасной компании своих смертных грехов. Не знаю, в чем будут исповедоваться старые женщины из нашего поселка; каждую выдали замуж в восемнадцать лет за человека, один Бог знает сколь нежеланного для них, заставили рожать по ребенку в год, пока они могли это делать, чтобы потом отправлять детей в мир и вечно о них тревожиться; их принуждали работать тяжелее кобыл, когда приходила пора возить навоз на луга; и всегда-то в жизни они во всем виноваты: ведь сначала даром хлеб едят, а потом, когда замуж пора, отцы на них глядят, как на воровок, дочери в доме — хуже, чем счета и бумажки налоговые, так что если они в чем и виноваты, то в том, что на свет родились, как говорит Сара, когда устает слышать подобные разговоры; ну в чем им исповедоваться — спрашиваю я себя, — таким непорочным в этих большущих передниках, чистых, как их души, в праздничных черных одеждах, которые они надевают на большую мессу или когда нужно спуститься в городок, чтобы измерить давление или поговорить с юристом?
...
Я всегда так слепо верил в уникальность наших жестов, в их неповторимость и недаром при воспоминании о бабушке сразу представляю, как она говорит моей маме, что, глядя на меня, сидящего перед ней на скамье, подперев голову рукой, она увидела руку своего мужа, моего деда, ну те же руки (говоря это, она сильно сжимала в своих крест), и те же движения: запястье, пальцы (и форма головы, которую я вижу в зеркале, та же? и мое живое лицо, привитое к черепу моих прадедов?). Эти исключения из неповторимости жестов и внешности дарят встречи по вертикали, через поколения, и еще — невыразимое удовольствие чувствовать, как ты немножко возрождаешься и немножко продолжаешь жить в сыновьях своих сыновей (мой отец говорит «прирастать листьми», вместо «прирастать детьми»).
...
Я не могу представить себе смерть в озере, в море, разве есть смысл в живой воде, которая убивает?
...
Эта ее улыбка напоминает улыбку монахини, но еще больше — женщины, подобной горному цветку, недолговечному и бесполезно красивому: такими прокладывают страницы требника.
...
— Знаете, что сделал Дурачок в семнадцатом, ну тогда, когда дождь шел тридцать с лишним дней без передышки? Коровы уже не знали, как удержаться на ногах, а на куртках у ребят могли грибы расти. Что он сделал, знаете? Зашел в комнату, снял с гвоздя распятие и вывесил его за окном, а потом говорит ему: «Помокни тоже маленько».
...
Старики крестятся спокойно, гора постоит смирно, как животное, чувствующее на спине руку хозяина: четыре капли заморозят снег, обклеив им скальную твердыню, не давая ей обрушиться на нас в смертельной сумятице; или же отодвинут (если — но это невозможно — она все же придет) лавину подальше от наших, тоже освященных, домов, — как отгоняют ужа палкой; так ведь и бывало прежде, когда была вера: лавины сходили ровнехонько по своим лоткам, пока все спали, лавины останавливались над поселком, чуть не у самых домов, вот это бы чудо да показать безбожникам; или проходили, как легкое дуновение, рядом с домами, только не в восемьдесят восьмом, но, в сущности, Бог и тогда явил милость, намекая, что с огнем шутить не стоит. Тридцать три покойника, гласит надпись на кресте у подножия стены.
...
Затем священник объявил, что после мессы будет исповедовать только нас, тех, кто из верхней долины. Вот уже многие недели мы пребываем в опасной компании своих смертных грехов. Не знаю, в чем будут исповедоваться старые женщины из нашего поселка; каждую выдали замуж в восемнадцать лет за человека, один Бог знает сколь нежеланного для них, заставили рожать по ребенку в год, пока они могли это делать, чтобы потом отправлять детей в мир и вечно о них тревожиться; их принуждали работать тяжелее кобыл, когда приходила пора возить навоз на луга; и всегда-то в жизни они во всем виноваты: ведь сначала даром хлеб едят, а потом, когда замуж пора, отцы на них глядят, как на воровок, дочери в доме — хуже, чем счета и бумажки налоговые, так что если они в чем и виноваты, то в том, что на свет родились, как говорит Сара, когда устает слышать подобные разговоры; ну в чем им исповедоваться — спрашиваю я себя, — таким непорочным в этих большущих передниках, чистых, как их души, в праздничных черных одеждах, которые они надевают на большую мессу или когда нужно спуститься в городок, чтобы измерить давление или поговорить с юристом?
...
Я всегда так слепо верил в уникальность наших жестов, в их неповторимость и недаром при воспоминании о бабушке сразу представляю, как она говорит моей маме, что, глядя на меня, сидящего перед ней на скамье, подперев голову рукой, она увидела руку своего мужа, моего деда, ну те же руки (говоря это, она сильно сжимала в своих крест), и те же движения: запястье, пальцы (и форма головы, которую я вижу в зеркале, та же? и мое живое лицо, привитое к черепу моих прадедов?). Эти исключения из неповторимости жестов и внешности дарят встречи по вертикали, через поколения, и еще — невыразимое удовольствие чувствовать, как ты немножко возрождаешься и немножко продолжаешь жить в сыновьях своих сыновей (мой отец говорит «прирастать листьми», вместо «прирастать детьми»).
...
Я не могу представить себе смерть в озере, в море, разве есть смысл в живой воде, которая убивает?
...
Эта ее улыбка напоминает улыбку монахини, но еще больше — женщины, подобной горному цветку, недолговечному и бесполезно красивому: такими прокладывают страницы требника.
...
понедельник, 19 ноября 2012
И тополя уходят - но нам оставляют ветер...
Когда-то в холодном последнем дне апреля мы открыли для себя Chiostro del Bramante. Под крышей галереи второго этажа А. грелась вкуснейшим горячим шоколадом из большой чашки, мы с Дж. пили cappuccino и ели шоколадные торты, заботливо приготовленные в местном кафе. Спокойная средневековая музыка и тишина двора околдовывают случайно нашедшего это потайное место в самом сердце Вечного города.
С тех пор каждый раз я захожу сюда, чтобы смотреть на немногочисленных гостей, заглядываю в книжный. Мне нравится сидеть на каменных скамеечках-уступах и прислушиваться к эху двора и лестниц, галерей, замечать, как чайки прилетают на старую часовню. Весной я всегда греюсь горячим чаем, знаменитым и прекрасным Tea Forte Co в шелковых пакетиках вытянутой пирамидкой с листочком на верхушке.
Летом мы приходим сюда от Quinto c лучшим в мире мороженным и смотрим на изящество Joan Miró.
Мне нравится смотреть на город с его холмов, от Villa Medici и Villa Borghese, проскользнув верхней дорогой к Piazza del Popolo. Мне нравится слышать Рим, видеть его крыши и купола, статуи, ветер, теплые стены и зеленые ставни. Но Chiostro дает возможность оказаться внутри, и иногда кажется, что это - настоящее сердце древнего города, и он впускает сюда не каждого.

С тех пор каждый раз я захожу сюда, чтобы смотреть на немногочисленных гостей, заглядываю в книжный. Мне нравится сидеть на каменных скамеечках-уступах и прислушиваться к эху двора и лестниц, галерей, замечать, как чайки прилетают на старую часовню. Весной я всегда греюсь горячим чаем, знаменитым и прекрасным Tea Forte Co в шелковых пакетиках вытянутой пирамидкой с листочком на верхушке.
Летом мы приходим сюда от Quinto c лучшим в мире мороженным и смотрим на изящество Joan Miró.
Мне нравится смотреть на город с его холмов, от Villa Medici и Villa Borghese, проскользнув верхней дорогой к Piazza del Popolo. Мне нравится слышать Рим, видеть его крыши и купола, статуи, ветер, теплые стены и зеленые ставни. Но Chiostro дает возможность оказаться внутри, и иногда кажется, что это - настоящее сердце древнего города, и он впускает сюда не каждого.
